Записки мирного человека. Сергей Есенин — неизвестный философ? «Ключи Марии»

Если спросить о творчестве Сергея Есенина, то обычно вспоминают его стихи, его разгульную жизнь, такой себе московский озорной повеса… Между тем его проза заставляет нас совсем по-другому относиться к его творчеству. Например, произведение «Ключи Марии» – это целостное философское мировоззрение. В нём присутствует всё: бытовые пристрастия нашего народа, как отражение его мировоззрения, образы буквиц (кстати, всем любителям буквицы, будут интересны его образы), философские рассуждения о смысле жизни и многое другое…

Читая некоторые строки можно подумать, что он писал о нашем времени или с тех пор ничего не изменилось. Например:

Искусство нашего времени не знает этой завязи, ибо то, что она жила в Данте, Гебеле, Шекспире и других художниках слова, для представителей его от сегодняшнего дня прошло мёртвой тенью. Звериные крикуны, абсолютно безграмотная критика и третичный период идиотического состояния городской массы подменили эту завязь безмозглым лязгом железа Америки и рисовой пудрой на выпитых щеках столичных проституток.

Или вот это:

Наше современное поколение не имеет представления о тайне этих образов. В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупение. То, что было выжато и изъедено вплоть до корок рядом предыдущих столетий, теперь собирается по кусочкам, как открытие.

А вот это уже явное пророчество для сегодняшнего дня:

Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать её в определённый круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые её запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметает их в прах на пути своём. Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметёт она и рассосёт сонм кругов, которые ей уготованы впереди.

Или вот:

…он первый увидел, что земля поехала, он видит, что эта предзорняя конница увозит её к новым берегам, он видит, что берёзки, сидящие в телеге земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами.
Да, мы едем, едем потому, что земля уже выдышала воздух, она зарисовала это небо, и рисункам её уже нет места. Она к новому тянется небу, ища нового незаписанного места, чтобы через новые рисунки, через новые средства протянуться ещё дальше. Гонители Святого Духа-мистизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трёх китов, на которых держится, по народному представлению, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывёт, что ночь — это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что день есть время продолжения пути по морю.

Всем любителям древнерусской письменности, быта и языка наверно интересно было прочувствовать язык, каким он был 100 лет назад, вспомнить некоторые исчезнувшие слова.

В общем ниже приводится ряд выдержек из произведения, ну а далее, каждый сам для себя решит интересно ему или нет…

Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песня и тонкая, как кружево, философия жизни на земле – есть плод прозрачных пастушеских дум. Само слово «пас-тух» (=пас-дух, ибо в русском языке часто «д» переходит в «т», так же как «е» в «о», «есень» – «осень», и «а» в «я», «аблонь» – «яблонь») говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним. «Я не царь и не царский сын, – я пастух, а говорить меня научили звёзды», – пишет пророк Амос. Вот эти-то звёзды – золотая книга странника – и вырастили наше вселенское символическое древо. Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством поняли его, развязав себя через пуп, как Гаутама. Они увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол – туловища с ногами, – обозначающими коренья, что мы есть чада древа, семья того вселенского дуба, под которым Авраам встречает Святую Троицу. На происхождение человека от древа указывает и наша былина «о хоробром Егории»:

У них волосы – трава,
Телеса – кора древесная.

Исследователи древнерусской письменности и строительного орнамента забыли главным образом то, что народ наш живёт больше устами, чем рукою и глазом, устами он сопровождает почти весь фигуральный мир в его явлениях, и если берётся выражать себя через средство, то образ этого средства всегда конкретен. То, что музыка и эпос родились у нас вместе через знак древа, – заставляет нас думать об этом не как о случайном факте мифического утверждения, а как о строгом вымеренном представлении наших далёких предков. Свидетельство этому, наш не пояснённый и не разгаданный никем бытовой орнамент.

Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначения человека. Конь, как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. «Я еду к тебе, в твои лона и пастбища», – говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо.

Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей и их приспешников. Он бы выгнал их, как торгующих из храма, как хулителей на Святого Духа…

Красный угол, например, в избе есть уподобление заре, потолок – небесному своду, а матица – Млечному Пути. Философический план помогает нам через такой порядок разобрать машину речи почти до мельчайших винтиков.

В нашем языке есть много слов, которые как «семь коров тощих пожрали семь коров тучных», они запирают в себе целый ряд других слов, выражая собой иногда весьма длинное и сложное определение мысли. Например, слово умение (умеет) заперло в себе ум, имеет и несколько слов, опущенных в воздух, выражающих своё отношение к понятию в очаге этого слова. Этим особенно блещут в нашей грамматике глагольные положения, которым посвящено целое правило спряжения, вытекшее из понятия «запрягать», то есть надевать сбрую слов какой-нибудь мысли на одно слово, которое может служить так же, как лошадь в упряжи, духу, отправляющемуся в путешествие по стране представления. На этом же пожирании тощими словами тучных и на понятии «запрягать» построена почти и вся наша образность. Слагая два противоположных явления через сходственность в движении, она родила метафору:

Луна = заяц,
Звёзды = заячьи следы.

Происхождение этого главным образом зависит от того, что наших предков сильно беспокоила тайна мироздания. Они перепробовали почти все двери, ведущие к ней, и оставили нам много прекраснейших ключей и отмычек, которые мы бережно храним в музеях нашей словесной памяти. Разбираясь в узорах нашей мифологичной эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше ни меньше как чаша космических обособленностей. В «Голубиной книге» так и сказано:

У нас помыслы от облак Божиих…
Дух от ветра…
Глаза от солнца…
Кровь от чёрного моря…
Кости от камней…
Тело от сырой земли…

Живя, двигаясь и волнуясь, человек древней эпохи не мог не задать себе вопроса, откуда он, что есть солнце и, вообще, что есть обстающая его жизнь? Ища ответа во всём, он как бы искал своего внутреннего примирения с собой и миром. И, разматывая клубок движений на земле, находя имя всякому предмету и положению, научившись защищать себя от всякого наступательного явления, он решился теми же средствами примирить себя с непокорностью стихий и безответностью пространства. Примирение это состояло в том, что кругом он сделал, так сказать, доступную своему пониманию расстановку. Солнце, например, уподобилось колесу, тельцу и множеству других положений, облака взрычали, как волки и т. д. При такой расстановке он ясно и отчётливо определял всякое положение в движении наверху.

Обоготворение сил природы, выписанное лицо ветра именем Стрибога или Борея в мифологиях земного шара, есть не что иное, как творческая ориентация наших предков в царстве космических тайн. Это тот же образ, который родит алфавит непрочитанной грамоты. Мысль ставит чему-нибудь непонятному ей рыбачью сеть, уловляет его и облекает в краску имени. Начальная буква в алфавите «а» есть не что иное, как образ человека, ощупывающего на коленях землю. Опершись на руки и устремив на землю глаза, он как бы читает знаки существа её.

Буква «б» представляет из себя ощупывание этим человеком воздуха. Движение его уже идёт от «а» обратно. (Ибо воздух и земля по отношению друг к другу опрокинутость.) Знак сидения на коленях означает то, что между землёй и небом он почувствовал мир пространства. Поднятые руки рисуют как бы небесный свод, а согнутые колени, на которые он присел, — землю.
Прочитав сущность земли и почувствовав над нею прикрытое синим сводом пространство, человек протянул руки и к своей сущности. Пуп есть узел человеческого существа, и поэтому, определяя себя или ощупывая, человек как-то невольно опустил свои руки на эту завязь, и получилась буква «в».

Дальнейшее следование букв идёт со светом мысли от осознания в мире сущности. Почувствовав себя, человек подымается с колен и, выпрямившись, протягивает руки снова в воздух. Здесь его движения через символы знаков, тех знаков, которыми он ищет своего примирения с воздухом и землёю, рождают весь дальнейший порядок алфавита, который так мудро оканчивается фигурою буквы «я». Эта буква рисует человека, опустившего руки на пуп (знак самопознания), шагающим по земле. Линии, идущие от средины туловища буквы, есть не что иное, как занесённая для шага правая нога и подпирающая корпус левая.

Мы верим, что чудесное исцеление родит теперь в деревне ещё более просветлённое чувствование новой жизни. Мы верим, что пахарь пробьёт теперь окно не только глазком к Богу, а целым огромным, как шар земной, глазом. Звёздная книга для творческих записей теперь открыта снова. Ключ, оброненный старцем в море, от церкви духа, выплеснут золотыми волнами. Народ не забудет тех, кто взбурлил эти волны, он сумеет отблагодарить их своими песнями…

Но дорога к этому свету искусства, помимо смываемых препятствий в мире внешней жизни, имеет ещё целые рощи колючих кустов шиповника и крушины в восприятии мысли и образа. Люди должны научиться читать забытые ими знаки. Должны почувствовать, что очаг их есть та самая колесница, которая увозит пророка Илью в облака. Они должны постичь, что предки их непростыми завитками дали нам «фиту» и «ижицу». Они дали их нам, как знаки открывающейся книги, в книге нашей души. Человек по последнему знаку отправился искать себя. Он захотел найти своё место в пространстве и обозначил это пространство фигурою буквы «Ѳ». За этим знаком пространства, за горою его северного полюса, идёт рисунок буквы «Ѵ», которая есть не что иное, как человек, шагающий по небесному своду. Он идёт навстречу идущему от фигуры буквы «я» (закон движения – круг).

Волнообразная линия в букве «Ѳ» означает место, где оба идущих должны встретиться. Человек, идущий по небесному своду, попадёт головой в голову человеку, идущему по земле. Это есть знак того, что опрокинутость земли сольётся в браке с опрокинутостью неба. Пространство будет побеждено и люди, в свой творческий рисунок мира, как в инженерный план, вдунут осязаемые грани строительства. Воздушные рифы глазам воздушных корабельщиков будут видимы так же, как рифы водные. Всюду будут расставлены вехи для безопасного плавания, и человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, а со всем миром в его необъятности.

Вот потому-то нам так и противны занесённые руки марксистской опеки в идеологии сущности искусств. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. Ей непонятна грамота солнечного пространства, а душа алчущих света не хочет примириться с давно знакомым ей и изжитым начертанием жизни чрева. Перед нами встаёт новая символическая чёрная ряса, очень похожая на приёмы православия, которое заслонило своей чернотой свет солнца истины. Но мы победим её, мы так же раздерём её, как разодрали мантию заслоняющих солнце нашего братства. Жизнь наша бежит вихревым ураганом, мы не боимся их преград, ибо вихрь, затаённый в самой природе, тоже задвигался нашим глазам. И прав поэт, истинно прекрасный народный поэт Сергей Клычков, говорящий нам, что:

Уж несётся предзорняя конница,
Утонувши в тумане по грудь,
И берёзки прощаются, клонятся,
Словно в дальний собралися путь.

Он первый увидел, что земля поехала, он видит, что эта предзорняя конница увозит её к новым берегам, он видит, что берёзки, сидящие в телеге земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами.

Да, мы едем, едем потому, что земля уже выдышала воздух, она зарисовала это небо, и рисункам её уже нет места. Она к новому тянется небу, ища нового незаписанного места, чтобы через новые рисунки, через новые средства протянуться ещё дальше. Гонители её Святого Духа—мистицизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трёх китов, на которых держится, по народному представлению, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывёт, что ночь – это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что день есть время продолжения пути по морю.

Сергей Есенин «Ключи Марии»
Перечитывал Андрей Правдатворов

Просмотры: 2024